 |
Евгений Жирнов |
|
|
Семья известного петербургского юриста Сергея Эмильевича Термена жила в строгом соответствии с девизом "Не более, не менее", запечатленным на фамильном гербе. Термены гордились древностью рода, известного во Франции с XIV века, но, несмотря на приличный достаток, занимали достаточно скромную по меркам столичной элиты квартиру на Николаевской улице. И родившийся в 1896 году первенец Лев провел первые годы жизни в одной комнате с бабушкой. Родители не жалели средств на развитие его рано проявившихся способностей: он брал уроки игры на виолончели, для утоления тяги к естественным наукам в квартире была оборудована физическая лаборатория, а затем и домашняя обсерватория. Но при этом его определили учиться в сравнительно недорогую государственную гимназию, которую он окончил с серебряной медалью в 1914 году. «В 1919 году арестовывался» При подготовке ответа на ходатайство американской жены Термена Лавинии Уильямс о предоставлении ей гражданства СССР МВД составило секретную справку от 22 февраля 1949 года, в которой, в частности, сообщалось, что "ее муж Термен Лев Сергеевич... в 1919 году арестовывался по делу белогвардейского заговора и в 1920 году был освобожден". Это единственное документальное свидетельство об этом периоде жизни изобретателя терменвокса. |
К счастью для Термена, его миновала отправка на фронт, и революция застала его младшим офицером запасного электротехнического батальона, обслуживавшего самую мощную в империи Царскосельскую радиостанцию под Петроградом. О годах Гражданской войны, как, впрочем, и о других периодах своей долгой жизни, Термен рассказывал скупо, многое не договаривая. Он вспоминал, что его призвали в Красную армию и он служил на той же радиостанции, а затем в военной радиолаборатории в Москве. Но, судя по документу, который мне удалось найти (см. справку), в 1919 году его накрыла очередная волна красного террора, и Термен был арестован как участник белогвардейского заговора. Что именно происходило во время следствия, установить не удалось, но дето до ревтрибунала не дошло. В 1920 году Термена освободили. |
|
Возможно, это пятно в биографии вкупе с дворянским происхождением помешало Термену продолжить учебу в университете. Но на его счастье профессору Абраму Иоффе в физико-технический отдел Рентгенологического института требовались квалифицированные специалисты по прикладной электротехнике. И первая же разработка Термена определила направление его исследований на всю жизнь. По заданию Иоффе он создавал прибор для изучения свойств газов. И предположил, что изменение параметров газа можно измерять, если он находится внутри электрического конденсатора. Как оказалось, созданный Терменом прибор фиксировал не только изменения состояния газа, но и реагировал на приближение к конденсатору руки исследователя. Затем вместо стрелочного прибора он присоединил к своей установке преобразователь с микрофоном, и приближение руки к конденсатору стало влиять на тон издаваемого звука. Так появилась первая в мире электронная охранная система. Решив проблему изменения громкости звука, Термен, к удивлению коллег, начал исполнять на новом инструменте, который он назвал этеротоном (звук из воздуха, эфира), вполне узнаваемые слушателями классические произведения. В 1921 году Термен продемонстрировал этеротон (вскоре переименованный в честь автора в терменвокс) на собрании Петроградского отделения Российского общества радиоинженеров. Эффект превзошел ожидания: коллеги командировали изобретателя на Всероссийский электротехнический съезд. На тот самый, на котором был принят известный план ГОЭЛРО. И вновь успех. Позднее советские газеты с восторгом называли изобретение Термена «началом века радиомузыки» и «музыкальным трактором, идущим на смену сохе». |
Слухи об изобретении Термена дошли до вождя мирового пролетариата. И охочий до всего нового Ильич пригласил Термена продемонстрировать свои изобретения в Кремле. Как рассказывала мне его дочь Елена, Термен был удивлен прекрасным музыкальным слухом Ленина, а еще больше тем, чего не было видно на черно-белых фотографиях: Ленин был поразительно рыжим. В конце встречи Ильич дал Термену два совета: вступить в партию и почаще демонстрировать свой музыкальный инструмент народу. А также написал записку наркомвоенмору Льву Троцкому: «Обсудить, нельзя ли уменьшить караулы кремлевских курсантов посредством введения в Кремле электрической сигнализации? (Один инженер, Термен, показывал нам в Кремле свои опыты...)» Термен провел около 180 лекций-концертов по всей стране, принесших ему неплохой заработок, но в партию не вступил. А его сигнализацию потом использовали в Гохране и других хранилищах ценностей. А другое его изобретение чуть было не поставили на службу Красной армии. |
|
 |
Решив завершить образование в Петроградском политехническом институте, Термен по совету Иоффе занялся модной в то время проблемой дальновидения. И в 1926 году изготовил опытный образец телевизионной установки. С современной точки зрения прибор не отличался совершенством — четкость была невысокой, но для той поры это была революция. Изображение движущихся предметов демонстрировалось на экране большого размера. Огромный интерес к изобретению тотчас проявили советские военные: на демонстрации устройства электрического дальновидения присутствовало высшее руководство РККА — Ворошилов, Тухачевский, Буденный и глава тяжелой промышленности Орджоникидзе. Устройство Термена запало в душу наркому Ворошилову настолько, что экран установили в его приемной, а камеру —над входом в оборонное ведомство. И первый красный офицер гордо показывал приходившим к нему командирам работу засекреченного отныне достижения советской военной техники. |
В 1927 году во Франкфурте должна была открыться музыкальная выставка, а высшим и новейшим достижением советской музнауки был терменвокс. Очевидно, вопрос о командировании за рубеж автора секретного изобретения попал на рассмотрение военных, и в Четвертом управлении штаба РККА (разведка) решили, что талантливый инженер мог бы в Германии многое увидеть и услышать. Термена пригласили на беседу к главе военной разведки Яну Берзину, который представился ему Петерисом. Берзин объяснил собеседнику, что Германия представляет наибольшую опасность для СССР, и поставил вопросы, на которые после возвращения Термена хотел бы получить ответы. Но так их и не получил. |
|
|
Невозвращенец Выступления Термена в Европе принесли ему оглушительный успех. Публика, потрясенная извлечением музыки из воздуха, то замирала в благоговейном ужасе, то стонала, рыдала и визжала от восторга. После концертов в Германии Термена осаждали с заманчивыми предложениями импресарио из всех стран. Во Франции и в Британии на его выступлениях был аншлаг. В парижской «Гранд-опера, например, впервые в истории продавали билеты на стоячие места в ложах. А новые немецкие друзья советовали ехать в страну непуганых миллионеров — Штаты, где финансовый урожай будет неизмеримо большим. Потом Термен по обыкновению уклончиво описывал свой отъезд за океан. Дали ему советские власти разрешение на эту поездку или нет, понять никто толком не мог. Очевидно одно: если бы в совпосольстве в Берлине знали, что он запросил иммиграционную визу в Штаты, были бы предприняты все усилия для отправки изобретателя-невозвращенца на родину. В Америке его снова ждал ошеломляющий успех. Знакомства со звездой искали выдающиеся музыканты, артисты, ученые и бизнесмены. В гостях у Термена бывал Чарли Чаплин, дуэтом с ним любил играть скрипач и физик Альберт Эйнштейн. В первое время доходы от выступлений позволяли Термену жить на широкую ногу. Он даже арендовал на 99 лет многоэтажный дом в Нью-Йорке. Но все же, как он признавался потом, он чувствовал себя больше изобретателем, чем музыкантом. И он совершил стратегическую ошибку. Продал патент на изготовление терменвоксов ряду крупных фирм. |
Проблема заключалась в том, что инструмент отнюдь не был похож на караоке. Играть на нем мог лишь профессиональный музыкант, да и то после долгих упражнений. Поэтому массовое производство терменвоксов провалилось: было продано лишь несколько тысяч изделий. Отсутствие делового чутья сказывалось и в дальнейшем. В старости Термен не возражал, когда его называли американским миллионером. Но это сказка. Во всех основанных с его участием фирмах он был отнюдь не главным акционером. Американцы неплохо покупали его охранные системы, но львиную долю прибыли подучали фирмы-производители и партнеры Термена. |
|
|
За металлодетекторы для знаменитой американской тюрьмы Алькатрас компания Термена получила около $10 тыс. Были заказы на подобные устройства для не менее известной тюрьмы Синг-Синг, а также на разработку охранной сигнализации для оборудования американо-мексиканской границы. Береговая охрана предложила Термену разработать систему дистанционного подрыва группы мин с помощью одного кабеля. Но американский госбюджет и в этих случаях не отличался щедростью. |
||
Ко всему прочему Термен очень много занимался проектами, которые приносили либо совсем небольшие деньги, либо одни убытки. Он, к примеру, создавал терменвоксы по индивидуальным заказам композиторов и дирижеров. А долгая работа по созданию терпситона — устройства для преобразования танца в музыку — завершилась неудачей.
|
 |
||
В 1933 году Соединенные Штаты установили дипотношения с СССР. В Вашингтоне появилось советское посольство, а в Нью-Йорке — консульство. И обосновавшиеся под их крышей сотрудники советских спецслужб начали проявлять интерес к знаменитому соотечественнику. После эмиграции в Штаты Термен ни разу не был замечен в связях с Москвой. Дотошные американские исследователи откопали потом лишь один порочащий его факт: соучредителями одной из его фирм был председатель социалистической партии США и сотрудник советской торговой компании в США— Амторга Соломон Филлин. Многие советские сотрудники Амторга по совместительству действительно занимались шпионажем. А Филлин время от времени менял имена и фамилии. Но судя по тому, как за Термена взялись в 1933 году, соучредительство Филлина было его сугубо частной инициативой на грани рэкета. Методы принуждения не отличались изысканностью и остроумием, но оказались вполне эффективными. В том же году в газетах американской компартии Daily Worker и Daily Freiheit было опубликовано письмо, якобы направленное из профашистской американской организации "Друзья новой Германии" в Берлин. Это была очевидная липа, но Термен дрогнул. Он согласился раз в неделю встречаться с «людьми в серых шляпах». Потом он не раз вспоминая, что самым неприятным в этих беседах было то, что кураторы, не доверявшие ему до конца, всякий раз в начале беседы заставляли его принимать эликсир правды — один-два стакана водки. После первого же применения эликсира трезвенник Термен стал съедать перед встречей несколько кусков сливочного масла. Однако он все равно провалился. Как говорят в той профессиональной среде, споткнулся на женщинах. |
|||
Многоженец
Он, правда, не говорил, приходилось ли ему применять свои боксерские навыки на практике. Но на него немедленно обрушились удары куда более серьезные. Скандальный брак закрыл для него двери многих домов. Одно за другим федеральные и муниципальные ведомства разрывали контракты с Терменом. Возможно, именно этого он и добивался. Теперь ему нечего было рассказывать кураторам из разведки, которые считали, что благодаря своим связям Термен может украсть у американцев авиационный автопилот. Но у медали оказалась и другая сторона: долги Термена начали расти как на дрожжах. Он вспоминал, что, несмотря на все усилия, был постоянно должен от $20 тыс. до $40 тыс. Вдобавок скандальный брак привлек к нему внимание иммиграционной службы США. И там задались вопросом: почему Термен живет в стране больше десяти лет и остается советским гражданином, хотя без проблем мог бы стать американцем? В 1938 году Термен почувствовал очень пристальное внимание властей к своей персоне. «Серые шляпы» посоветовали возвращаться на родину. Какое-то время Термен колебался. Он помнил о судьбе своего шурина Константинова, который в 1936 году поддался на уговоры, вернулся в Ленинград и пробыл на свободе ровно месяц. Термен говорил, что должен сделать для родины важное изобретение, которое оправдывало бы его долгое отсутствие, что должен расплатиться с долгами. Но решающим стало другое. Как признавался он впоследствии: «По приезде за границу я думал, что я своими изобретениями... приобрету мировую известность, положение и деньги, но этого достичь не сумел. По сути, до дня моего отъезда в Советский Союз я оставался мелким хозяйчиком кустарной мастерской. В таком положении мне в дальнейшем оставаться не хотелось». Последним препятствием к отъезду была Лавиния: он говорил, что не может ехать без нее. Но потом поверил обещаниям чекистов доставить ее в СССР и согласился пропасть без вести.
По прибытии в Союз оказалось, что «серые шляпы» сдержали большую часть своих обещаний. Лавинию следующим рейсом к нему не привезли. Но и Термена не арестовали. |
Такие же сильные и не всегда удачные влюбленности случались у него и позднее. В начале двадцатых он частенько бывал в доме у своего коллеги по работе Александра Константинова. Эта профессорская семья попросту бедствовала. Термен начал помогать им продуктами и деньгами, а вскоре влюбился в сестру Константинова Катю. Взять в Германию молодую жену ему не разрешили, 
и Катя выбралась к мужу вместе с братом, которого командировали за рубеж как специалиста по телевидению. Однако когда Екатерина добралась до Штатов, ее место в сердце Термена оказалось занятым. У Термена был бурный роман с эмигранткой из России Кларой Рейзенберг. Бывшая скрипачка успешно осваивала под его руководством игру на терменвоксе и с успехом выступала по всей Америке. Однако после завершения учебы практичная Клара отвергла руку и сердце Термена и вышла замуж за импресарио Роберта Рокмора, который был одним из китов американского шоу-бизнеса. 
С
ледующей пассией Термена вновь была его ученица — Люси Розен. Но эта наследница многомиллионного состояния также отвергла его предложение о замужестве. Рука и сердце Термена оказались нужны лишь обворожительной юной танцовщике Лавинии Уильямс, помогавшей ему в работе над терпситоном. Очевидно, не без помощи «серых шляп» Термен оформил развод с Катей и получил свидетельство №1 о разводе советского гражданина в Соединенных Штатах. А потом свидетельство №1 о браке. Попутно он начал усиленно заниматься боксом. Как рассказывал потом Термен, он чувствовал в этом острую необходимость: ведь его молодая жена была чернокожей, а за это тогда в Штатах запросто давали по морде. 
31 августа 1938 года под видом помощника капитана он поднялся на советское судно «Старый большевик». Как рассказывал мне один из ветеранов советской нелегальной разведки, в то время это был стандартный способ переброски людей. В каюте капитана была потайная дверь в каморку, где умещалась только узкая койка. Еду капитану приносили в каюту, и солидных порций вполне хватало на двоих. На время пограничного и таможенного досмотра потайных пассажиров перемещали в более укромные места вроде угольных ям.
Очевидно, Термену помог его первый тюремный опыт. Он все отрицал, не путался в показаниях и стойко перенес пытку бессонницей, когда допросы продолжались без перерыва более суток, и, что удивительно, не дал обличительных показаний ни на кого из знакомых в СССР. Сами следователи ничего существенного собрать на него не смогли (см. справку), и потому срок для того времени ему определили, можно сказать, милосердный — восемь лет лагерей. Правда, отбывать их ему предстояло на Колыме, на золотых приисках. Как потом рассказывал домашним Термен, самым важным было выделиться из общей массы заключенных. Ему это оказалось достаточно просто. Термен смастерил монорельс для тяжело груженных породой тачек, производительность труда повысилась, и Термена освободили от тяжелых работ. |
В 1938 году, когда советские разведчики нелегально переправили Льва Термена из США назад в СССР, «ведомство страха» только что возглавил Берия. Он расставлял на ключевые посты своих людей — новые чекисты были в основном заняты посадкой старых. И если бы Термен тихо осел где-нибудь в провинции, о нем, скорее всего, забыли бы. Но он хотел устроиться в столицах и добиться разрешения на въезд в СССР для жены.А вскоре по приказу Берии зэков-специалистов начали собирать для работы в тюремных конструкторских бюро — «шарагах», так что на Колыме, к его счастью, Термен пробыл лишь несколько месяцев. Сначала он трудился в Москве, в авиационном КБ под руководством сидевшего там же Туполева, а затем его перевели в специализированную радиотехническую «шарашку». Подчиненным осужденного Термена оказался сын заместителя наркома внутренних дел Меркулова — Рем. Вот что он рассказывал мне: «В 1942 году меня направили на работу в одну из исследовательских организаций НКВД, находившуюся в Свердловске... Это был крупный научно-исследовательский центр с хорошим коллективом, с производством малыми сериями специальной аппаратуры. К примеру, одну из лабораторий возглавлял арестованный Павел Николаевич Куксенко. Он с сотрудниками работал над первым в стране образцом радиолокатора — прибором ночного боя (ПНЕ). Специалисты-заключенные свободно перемещались по территории организации, при необходимости выходили за ее пределы — в этом случае их сопровождал охранник. Могли работать — и действительно работали — на рабочем месте, сколько было нужно. Размещалась наша организация в большом новом здании тюремной больницы, которая была освобождена для этих целей. Наверное, единственным строгим ограничением для арестованных были контакты с женщинами. Я помню, что одного из них, замеченного в связи с вольнонаемной сотрудницей, немедленно куда-то перевели. Моим начальником был Лев Сергеевич Термен — подтянутый, аккуратно одетый, с галстуком и в пиджаке средних лет человек. В большой комнате, заставленной большим количеством аппаратуры, под его началом работало несколько офицеров-радиотехников. Но на службу мы всегда ходили в гражданском. |
|
Работали мы над созданием различных устройств — в первую очередь для целей разведки. Широко использовались наши миниатюрные по тем временам передатчики. Работали мы под иностранцев — все компоненты аппаратуры мы ставили американские, с тем чтобы при провале агентуры нельзя было по аппаратуре определить ее принадлежность. Тут был интересный эпизод. Аккумуляторные батареи часто давали течь. Нужны были специальные резиновые контейнеры, но быстро изготовить их не удалось. Я предложил использовать презервативы, Термен одобрил. В аптеке, где по перечислению закупали презервативы для НКВД, у продавщиц глаза полезли на лоб. Изготавливали мы радиовзрыватели для совершения терактов в тылу врага. А еще впервые в СССР, а может быть, и в мире был разработан взрыватель для авиационной бомбы, который обеспечивал взрыв на высоте около двух метров над поверхностью земли. При этом существенно увеличивалась поражающая способность бомбы. В этой системе использовался принцип терменвокса: при приближении к земле менялся тон сигнала в головке бомбы, что при определенных условиях приводило к взрыву. К сожалению, интересная идея не вышла в серию: слишком сложной она показалась руководителям производств. Лев Сергеевич вежливо, но настойчиво требовал от нас выполнения своих указаний. У руководства он пользовался большим авторитетом, и к его мнению всегда прислушивались на заседаниях научно-технического совета. А вообще, он был жизнерадостным человеком, любил пошутить, и, если не знать, что после рабочего дня он не выйдет за ограду, никто бы не подумал, что он осужденный. |
|
Помню, как-то мы вместе с Терменом за пару дней собрали терменвокс, и он выступил перед большой аудиторией с концертом. У нас в лаборатории почти всегда работали приемные устройства, принимающие музыкальные передачи. Он любил комментировать то, что слушал, поясняя нам те или иные фрагменты симфоний. Кроме того, он живо интересовался тем, что происходит в мире. Во время войны все радиоприемники у населения были изъяты, но мы могли слушать зарубежные радиостанции, и я далее переводил ему с немецкого. И вот что важно. Лев Сергеевич никогда ничего не рассчитывал, а просто благодаря своей интуиции выдавал правильные решения. В радиотехнической практике это, пожалуй, правильно, и я практически всегда следовал в дальнейшей работе этому принципу». Однако именно эта привычка могла в 1947 году стать для Термена роковой. |
||
|
Специалист Как рассказал мне другой ветеран госбезопасности, работавший с Терменом, одной из выдающихся разработок изобретателя был не требующий подзарядки микрофон в панно с изображением американского герба. Панно было подарено послу Соединенных Штатов пионерами во время его визита в Артек («Власть» рассказывала эту историю в №10 за 2001 год) и висело в его кабинете в Спасо-хаусе. И этот микрофон, который называли просто «орлом», приносил информации намного больше, чем все остальные подслушивающие устройства, установленные в посольствах, вместе взятые. В конце 1946 года из того же источника была получена информация, что в Москву едут два видных специалиста по поиску подслушивающих устройств. Во многих подразделениях МГБ началась настоящая паника. «Товарищ Сталин,— вспоминал ветеран,— высоко ценил объективную информацию — в частности, записи прослушанных разговоров. Еще до войны некоторые помещения иностранных посольств — прежде всего Германии и ее союзников — были оборудованы соответствующей техникой. Осенью 1941 года, когда все дипломатические представительства эвакуировали в Куйбышев, охрану их зданий передали нам. И возникла мысль воспользоваться ситуацией и оснастить микрофонами все диппредставительства разом. В ЦК дали согласие. Все особняки были оснащены микрофонами— под плинтусами и вверху, у потолка. Техника тогда была на грани фантастики! Огромные „шайбы" — убить можно ими, в карман не влезут. Но времени оказалось предостаточно, и микрофонами начинили все абсолютно. Все остались довольны. После возвращения посольств из Куйбышева повальная микрофонизация некоторое время приносила неплохие результаты. Но в посольствах работали отнюдь не дураки. Они догадывались, что госбезопасность не сидела без дела, пока они были в эвакуации. И вот к нам едут ревизоры. Министр госбезопасности Абакумов собрал совещание. Количество "шайб" измерялось сотнями, и вытащить их из посольств в несколько дней невозможно, хоть сдохни. Представитель спецслужбы министерства, которая ведала диверсиями и другими деликатными операциями, предложил на некоторое время вывести американцев из рабочего состояния, как он выразился, "плотно посадить их на горшок". Это предложение показалось всем наименьшим злом. Абакумов поехал за санкцией в Кремль. Дали. Была создана группа из девяти человек. Заготовили хороший инструмент и приступили к очистке посольств. По схеме "разводили" дипломатов и ехали в посольства. Как "разводили"? Контрразведкой каждый сотрудник посольства изучался досконально: его привычки, слабости, увлечения... Подавляющее большинство дипломатов имело слабинку, используя которую можно было заставить их немедленно бросить все дела и мчаться на другой конец Москвы. Гурманов приглашали на обеды, тщеславных ребят — на встречи со знаменитостями, для любителей слабого пола тоже кого надо подбирали. |
|
Первым чистили канадское посольство в Староконюшенном переулке. По сохранившимся схемам сняли плинтуса, набрали неподъемный мешок "шайб", навели порядок и отбыли восвояси. Очень нелегко пришлось нам в посольстве США: там и народу было больше, чем в других посольствах, и микрофонов. Но справились и с этим. В это же время прибыли американские специалисты. Врачи подготовили лекарства, и агентура подбросила снадобья им в еду. Как нам и обещали, незваные гости полторы недели покидали отхожие места только для сна. Мы надеялись закруглиться к намеченному сроку, Но сюрприз ждал нас там, где мы меньше всего могли его предвидеть,— в посольстве Новой Зеландии на Самотеке. Дипломатами с этого "овечьего острова" никто никогда особенно не интересовался, и, как оказалось, у контрразведчиков не существовало даже схемы "развода" сотрудников этого посольства. Начали что-то на ходу импровизировать, но, как ни старались, хотя бы один из дипломатов продолжал бдительно торчать в посольстве. Время идет, американские спецы обследовали свое посольство, перешли на остальные, а мы бьемся с нашими "пастухами". Абакумов был в ярости. Собрал всех и орет: "Да вы что! Баб им красивых найти не можете?! Они что, не люди?! Или они выпить не любят?" Все они любили, но строго по очереди. День за днем, а у нас никакого результата. Решили посоветоваться с Терменом, нельзя ли придумать что-нибудь, чтобы американцы не нашли микрофоны. Он помозговал и порекомендовал направить на посольство мощное радиоизлучение: оно, мол, заглушит приборы американцев и не позволит найти "шайбы". Он тогда, по-моему, еще заключенным был. Привезли его с аппаратурой, выбрали точки вокруг посольства, установили передатчики, антенны. Но пробный пуск этой системы окончился полным провалом. Термен же ни черта не считал все на глазок. Изобретатель, а не ученый, - вот и не попал. Я сам там в этот момент не был, так что пересказываю с чужих слов. Во дворе посольства дворник в это время ломом колол лед. Когда все включили, он лом бросил, скинул шапку, начал креститься, вопить: "Свят, свят, свят!" — и бросился в посольство. Наши его потом расспрашивали, а он говорит: "Лом полетел!" Чепуха, конечно. "Пастухи" ему тоже не поверили, решили, что принял на грудь лишнего, но насторожились и стали присматриваться ко всему, что происходит вокруг посольства. А Термен чуть улыбнулся и говорит: "Наверное, с мощностью переборщили". |
 |
Не сносить бы ему головы, если бы он в то время другую очень нужную вещь не придумал. А мы решили отказаться от терменовских чудес. Несколько полегче нам стало, когда мы узнали, что новозеландцы отказались пустить к себе американских спецов. Но радовались мы рано. Два микрофона они нашли сами. А через два дня — совещание четырех министров иностранных дел — СССР, США, Англии и Франции — в Москве, в гостинице "Советская". И Молотов выкрутился. Все-таки новозеландское посольство — плевое дело. И мы остались целы». Впрочем, мне показалось, что, говоря о каре для Термена, ветеран кривил душой. Он был признанным специалистом по электронике и, если верить другим источникам, мог позволить себе даже шутить с Берией. Говорят, что "лубянский маршал" хотел включить Термена в число участников атомного проекта и спросил изобретателя, что ему нужно для создания атомной бомбы. "Персональную машину с водителем и полторы тонны алюминиевого уголка",— ответил Термен. Берия засмеялся и оставил его в покое. |
 |
Лауреат Нужная вещь, упомянутая в предыдущей главе, в документах именовалась системой «Буран» и представляла собой аппаратуру для прослушивания разговоров в помещении с помощью радиоизлучения, направленного на оконные стекла. За эту работу Термена представили к награждению Сталинской премией второй степени, но «отец народов» собственноручно исправил степень премии на первую. Однако 100 тыс. рублей только что освобожденному Термену не дали (он отсидел свой срок с лишком, перебрав почти четыре месяца). Вместо денег ему выделили двухкомнатную квартиру в только что отстроенном доме на Калужской площади с полной обстановкой. Его дочь Елена вспоминала, что и много лет спустя на мебели оставались бирочки с инвентарными номерами. |
В том же 1947 году Термен вновь женился и с формальной точки зрения стал двоеженцем. Лавиния Уильямс, ставшая женой Термена во время его жизни в США, продолжала ею оставаться. Более того, она неустанно добивалась разрешения на въезд к мужу в СССР. В 1944 году она подала официальное прошение в советское консульство в Нью-Йорке. Консульство ее просьбу поддержало, не было возражений и у разведки. Однако на пути Термен-Пул Грейс Вильямовны, как ее именовали в советских документах, стеной стал МИД СССР. Член коллегии министерства Петр Струнников вынес следующее решение: «Министерство иностранных дел Союза ССР считает целесообразным ходатайство о приеме в гражданство СССР Термен Грейс отклонить ввиду того, что она родственно с Советским Союзом не связана и полезной для нашей страны быть не может». Скорее всего, Термену об этом просто не сообщили. И он женился на Марии Гущиной — самой красивой девушке, работавшей в его организации, которая была моложе его на четверть века. Вскоре родилась двойня — девочки Елена и Наталья. Как вспоминает Елена, Термен был заботливым отцом — помогал делать уроки не только детям, но и юной домработнице, учившейся в вечерней школе, проверял успехи в игре на фортепиано, а иногда по настроению устраивал домашние концерты, играя поочередно с детьми на терменвоксе. Никогда по своей инициативе не отдыхавший, он любил, когда к кому-нибудь из домашних приходили друзья, охотно музицировал, танцевал и развлекался. Единственным камнем преткновения, как вспоминала дочь, были справки с места работы, которые нужно было предоставлять в школу. В справке Термена было написано лишь, что он сотрудник КГБ. «Но нужно же указывать должность,— говорили дочери.— Кем ты работаешь?» Термен отшучивался: «Младшим помощником старшего дворника». «Он вообще,— вспоминала дочь,— если чего-то не хотел говорить, не говорил. При этом не отмалчивался, а принимался накручивать фразу на фразу. Как начнет, Горбачева легче понять». Однако в его шутке о должности в КГБ была немалая доля истины. Те, под чьим руководством он работал в «шарашке», были «вычищены» из органов как бериевцы, а с новым руководством найти общий язык с годами становилось все труднее. Ко всему прочему, четко стали видны границы его таланта. Все, что касалось радиотехники, получалось по-прежнему блестяще, а вот другие задания давались ему с трудом. Он взялся за разработку новых гидроизоляционных материалов, но испытания закончились провалом. Кроме стекол, он изучал другие элементы конструкций зданий с целью использования их в качестве своеобразных микрофонных мембран. Здесь у него все шло успешно, пока в электронике не появилась новая элементная база — транзисторы. Так быстро, как требовало начальство, Термен перестроиться не мог. Еще тяжелее ему пришлось, когда при Хрущеве в КГБ началась кадровая чехарда. С новыми начальниками и кураторами технических служб он, как признавался потом, найти общий язык уже не смог. По его версии, причиной стала входившая в моду околонаучная бесовщина: НЛО, левитация, экстрасенсорика. Ему предложили изучить материалы об этих явлениях и дать свои предложения. Термен немедленно ответил, что все это чушь. Затем его попросили изучить информацию из западной прессы о передаче мыслей на расстоянии и сделать что-то подобное для нашей нелегальной разведки. И он понял, что пришло время уходить на пенсию. По версии одного из его бывших руководителей, все обстояло с точностью до наоборот: «То, что он предлагал мне было совершенно неприемлемо. Его изобретательские дарования были несколько преувеличены. Как инженер могу сказать, что большая часть его предложений была болтологией и больше ничем. Попасться на его предложения мог только человек, неграмотный в радиотехнике». Как бы то ни было, Термен из КГБ ушел. Жена отговаривала его, прежде всего исходя из материальных соображений, но он был непреклонен. |
|
|
Долгожитель В почти забытой обычной жизни он адаптировался довольно быстро — устроился на работу в Институт звукозаписи, взялся еще за пару работ по совместительству, чтобы семья не заметила потери в зарплате. Когда в 1965 году Институт звукозаписи закрыли, Термен перешел на работ в Московскую консерваторию. Он совершенствовал терменвоксы, дорабатывал другие задумки. Но в начале 70-х его лабораторию в консерватории ликвидировали. Последним пристанищем «отца электронной музыки» стала кафедра акустики физфака МГУ куда его принял на работу академик Рем Хохлов, тоже физик и музыкант. Термен продолжал трудиться в прежнем темпе, иногда с ностальгией вспоминая о «шарашке», где работать было лучше всего: хоть круглые сутки, и все под рукой. Не в последнюю очередь его работоспособность базировалась на разработанной им системе питания. Его порции были втрое меньше обычных, и, сколько бы его ни уговаривали дома или в гостях, он непременно отвечал: «Мой желудочек маленький и изящненький». Всю необходимую энергию он черпал из сахарного песка, съедая его до килограмма в день. Посыпал кашу сантиметровым слоем песка, съедал его вместе с верхним слоем каши и насыпал новый слой сахара. На его рабочем столе всегда стояла сахарница, из которой он «подзаряжался». Проблемы долголетия волновали его и как изобретателя. Он придумал систему для очистки и омоложения крови и отправился в ЦК. То, что случилось на Старой площади, потрясло Термена до глубины души. «Там сказали,— рассказывал он,— что нам нужно прокормить население, а не продлять ему жизнь». Старческие странности в поведении начались, когда ему было далеко за девяносто. Весной 1991 года он неожиданно для всех вступил в КПСС — говорил, что наконец прислушался к совету Ленина. Лев Термен ушел из жизни осенью 1993 года, прожив 97 лет. Он мечтал быть похороненным в вечной мерзлоте, чтобы его оживили, когда наука сможет это сделать. Но его похоронили на Кунцевском кладбище. Сам он долгие годы не ходил на похороны, стараясь не подвергать свою нервную систему излишним нагрузкам. И случилось так, что на его собственных похоронах в силу разных обстоятельств присутствовали лишь дочери с семьями, да несколько человек, несших гроб. |
